Валентина Череватенко

Сколько себя помню, всегда была активистом. Не было такого, что однажды меня озарило, и я решила стать правозащитником. Была комсомолкой, членом партбюро, рано пошла работать. Закончила школу и поступила учиться на вечерний факультет политехнического института. Сначала работала на заводе, стала членом бюро райкома комсомола, потом работала завсектором учета и финансов Промышленного райкома комсомола, потом снова вернулась на завод, параллельно закончила институт. К тому моменту у меня уже росли двое детей.

На заводе было много проблем. Вокруг меня всегда было много активных людей, и все происходило как по законам физики: одноименные отталкиваются, разноименные притягиваются. В нашей партийной ячейке были люди разных поколений, но мы работали вместе. Например, однажды мы решили, что будем общими усилиями строить дом для работников цеха на базе отдыха. И люди свое личное время тратили, чтобы осуществить этот замысел. Кажется, что подобные вещи утрачены и невозможны больше в современном обществе.

«Я была одной из немногих, кто не выбросил партийный билет, хотя многие ожидали от меня именно этого из-за моих демократических взглядов»

Но я понимала, что вокруг меня были настоящие люди, и так поступать было бы неправильно. Я пыталась улучшить партию изнутри. Конечно, сегодня всё это выглядит словно воспоминания из параллельной жизни.

Мама воспитывала нас одна, и я долго жила в розовых очках. Страдала в десятом классе от того, что все революции в мире совершены, все белые пятна на земле открыты, что мне в этой жизни нечем будет заняться. Вспоминаю это с улыбкой.

Когда у меня умер первый сын, розовые очки исчезли. Мы росли в условиях, когда нам говорили, что страна Советов – лучшее, что бывает, что у нас всё для людей. Когда сыну исполнился месяц, нас положили в больницу, потому что ребенок плохо набирал вес. В том году рано начались заморозки, и мы часто болели, постоянно возвращаясь в больницу. 31 декабря 1974 года ребенок умер. Последние двое суток мы были с ним в больнице, и я не знаю, как пережила это всё. Помню, как стояла, держа капельницу в его головке, а вокруг все ходили, и им было не до нас. Думаю, что именно тогда во мне стал рождаться правозащитник. Мне было 20 лет. С этого момента я поняла, что все зависит только от меня.

Комитет женщин был создан на заводе, где я работала. Еще мы с женщинами создали АО «МИР» — Акционерное общество «Мать и Ребёнок». У нас не было мыслей о том, что будет зарегистрировано предприятие. Это просто была группа женщин, которые хорошо работали, умели решать проблемы и помогали многим. У нас были социальные программы, мы создали базу данных детей, находящихся под опекой, многодетных семей, матерей одиночек. Мы ходили, просили, помогали. Потом пришли к выводу, что люди могут сами попросить за себя. Так и появилось АО «МИР». В 1990-е годы я была депутатом, председателем комиссии по делам женщин и материнства. Я стала им, потому что меня выдвинули женщины завода. Затем в те тяжелые годы мы распределяли гуманитарную помощь, поступавшую от жителей города-побратима из Германии.

Помню, что одну только прачечную мы делали несколько лет. Потом запускали парикмахерскую, швейный надомный цех, магазин. Это было социальное предприятие. Для пожилых и одиноких людей мы стирали бесплатно, ввели льготные дни. Швейный цех и магазин были успешны до момента, пока на рынок не хлынули китайские товары. Когда закрыли АО «МИР», мы передали парикмахерскую коллективу.

«Заводской комитет вместе с женщинами-депутатами собрали первый форум «Женщины Дона» в 1993 году. Именно там решено было создать Союз “Женщины Дона”»

Нашу деятельность мы строили так, чтобы взаимодействовать с разными людьми, группами, структурами. Наша главная идея была в том, что в Союз войдут разные женщины, независимо от социального статуса, политических предпочтений и вероисповедания.

Работа в области миротворчества для меня имеет наибольшее значение, потому что это профилактика, в случае успеха которой становится меньше конфликтов, разрушений и убийств. Это безумно тяжелый труд. Один из коллег как-то сказал:

«Миротворческая работа – это хождение кошачьими лапами по лезвию бритвы. Острие мягко обволакивается, и никто вокруг не видит, насколько это больно»

Я помню людей, с которыми прошла горячие точки в Кавказском регионе, и рада тому, что, когда я с ними встречаюсь, оказывается, что они меня тоже помнят. У нас всегда есть темы для разговоров. А вот украинская история – это особая боль. Мы в зазеркалье. Мы бьем в собственное отражение.

В самом начале работы с украинским конфликтом мы провели фокус-группы в обеих странах. У нас не было никакого финансирования на эту работу, поэтому все происходило в виртуальном пространстве. Мы приняли решение, что не останемся равнодушными и не будем молча смотреть на разгорающийся конфликт. Мы решили, что сделаем все возможное, чтобы вернуться к добрососедству и нормальным человеческим отношениям.

Мы подготовили обращение и опубликовали его в интернете. У нас не было ресурсов для работы с теми, кто хочет войны или не видит возможности взаимодействовать, поэтому мы искали единомышленников. Мы знали, что на собственные средства где-то съезжались правозащитники, где-то психологи, мы знали, что идут разные диалоги. Стали писать и получать ответы.

Большая часть украинцев говорила, что готова к диалогу, но выражала сомнение в том, что найдутся желающие в России. Я несколько месяцев беседовала по скайпу с десятками людей из обеих стран. У моих коллег из Швейцарии был небольшой проект в Украине, и я прицепилась к ним, чтобы поехать туда. Мы получили потрясающий материал, проведя фокус-группы. Я долго разгребала эти данные и пропустила всё это через себя. Когда мы провели анализ, мы увидели, что только четверть участников была готова к диалогу с той и с другой стороны.

Когда к нам в Новочеркасск приезжала комиссия Совета по содействию развитию гражданского общества и правам человека при Президенте РФ, к нашему офису привозили активистов НОД и казаков. Для меня это тревожный сигнал, что эти люди могут появиться здесь при определенных условиях. Они стояли у офиса и кричали, что здесь работают «враги русского народа и предатели». Они пытались препятствовать проходу людей в офис, выкрикивая фразы и держа плакаты с надписью «предателям сюда», хотя на самом деле с местными казаками мы по многим вопросам продуктивно сотрудничали. Если говорить о базовых ценностях, у нас не было никогда проблем. Был диалог, мы спорили, они часто приходили на разные мероприятия, семинары, но никогда не доходило до оскорблений.

Когда сначала говорят, что для внесения в реестр «иностранных агентов» нужны и иностранные деньги, и политическая деятельность, а потом под это постепенно подводят буквально все, то я не вижу в этом политической целесообразности. Один из моих знакомых сказал:

«Думаешь, что, занимаясь контролем за вывозом твердых бытовых отходов (мусора) в центре города, ты доброе дело делаешь? Нет, ты показываешь “врагам” наши слабые места»

Когда закон об «иностранных агентах» рассматривали и принимали, мы участвовали в конкурсе проектов, объявленном Европейским Союзом, и, несмотря на огромное число конкурентов, мы выиграли в этом конкурсе. Я была абсолютно уверена, что проект, посвященный развитию театра, диалогу поколений, формированию нового языка межпоколенческого общения, никому не нанесет вреда. Я не думала, что в этом проекте могут увидеть политическую деятельность. Но кто-то всё время сгущал тучи. Для меня не представляет сложности система отчетности, которая становится обязательной при внесении в реестр. Мы спокойно будем работать, станем еще прозрачнее, это не проблема.

Еще до внесения в реестр нам стали звонить и говорить: «Твои руки по локоть в крови, твои хозяева убивают русских». Представители прокуратуры уговаривали нас войти в реестр «иностранных агентов». А что это значит? Агент в сознании наших людей – это шпион. А мне важно, что думают люди, которые рядом со мной здесь живут.

«Я не собираюсь никуда уезжать. Это мой дом, это мой город, это моя страна. Здесь люди, которых я уважаю и которые уважают меня, и просто так на себя ярлык “иностранного агента” наклеивать я не собираюсь»

Это отличие нужно, чтобы в тебя начали плевать. И первыми это стали делать люди, работающие во власти. «Женщины Дона» всегда взаимодействовали с чиновниками. У нас был проект «Прозрачный бюджет». Мы рассказывали депутатам, что такое бюджет, учили его читать и понимать. Мы проводили организационно-деятельностные игры. Один из участников от власти, ранее благодаривший нас за возможность участвовать, теперь натравливает на нас казаков. Человек слаб, а власть – как способ жизни – слишком дорога.

Помню как-то я пришла в офис, на улице было -30, а у нас выбиты стекла, холод жуткий. Об этом узнали местные предприниматели, и уже к полудню окна были вставлены. Я даже никому не успела позвонить, люди сами увидели, проезжая мимо. Мне обидно, что нам в любой момент могут помочь, а я даже не могу поблагодарить открыто, потому что тем самым «подставлю».

Мы планируем продолжать работать, несмотря на уголовное дело, несмотря на бесконечные суды по отстаиванию прав и свобод. Но многие сотрудники организации уже нашли другое место работы. Нам отказывают в финансировании в российских конкурсах. На иностранные средства мы не можем рассчитывать, иначе придется вернуться к статусу агента. У всех семьи, поэтому сюда теперь люди приходят в свободное от работы время. Когда-то все мы с этого начинали. Помните рассказ про завод? Так что нас это не пугает.