Ольга Садовская

Ольга Садовская на правозащитной конференции

В школе у меня было прозвище «прокурор», потому что я всегда боролась за справедливость, что-то обсуждала, делала замечания и, в принципе, всегда знала, что хочу стать юристом, защищать права. По-крайней мере, учась в школе, я предполагала, что так делают в прокуратуре. Отец до перестройки работал в милиции, и «моя милиция меня бережет» для меня не было пустым звуком. Папа рассказывал истории, которые повлияли на моё желание стать прокурором. Потом я училась в институте и на третьем курсе пришла на практику в прокуратуру. Там я поняла, что прокуратура никому не помогает, что это просто перекладывание бумаг и постоянные попытки избежать возбуждения дел.

У нас был гениальный преподаватель по практике Европейского суда, и я поняла, что хочу работать в этой сфере. На пятом курсе я пришла в Нижегородское общество прав человека, где мне сказали: «У нас тут маленькая новая организация, которая занимается пытками». По случайному стечению обстоятельства диплом у меня был посвящен третьей статье конвенции, касающейся пыток. Я пришла в офис организации, там сидело полтора землекопа в одной маленькой комнате. «Боже, какой кошмар!» — подумала я… и осталась. Это было удачное стечение обстоятельств. Среди знакомых и друзей мало людей, которые получают удовольствие от работы. Многих привлекают либо деньги, либо статус, либо что-то ещё. Я же получаю от неё истинное удовольствие.

Когда я пришла, коллектив состоял из психотерапевта, председателя организации Игоря Каляпина и еще одной сотрудницы. Я работала юристом, потом так сложилось, что стала заниматься программами организации, писать грантовые заявки. Мне была предоставлена полная свобода действий и выбора, и я благополучно выбрала то, что мне было интересно.

Из организации сотрудники уходили, потому что через некоторое время их «накрывало» негативной информацией. Они думали о работе в свободное время. У нас была сотрудница, которая занималась чеченскими делами, её тяготили эти эмоциональные переживания, безысходность, многолетние судебные тяжбы… Наверное, не каждый может с этим справиться.

«В этой жизни кто-то умирает, кто-то болеет, кого-то убивают, кого-то бьют. Ты тут, чтобы этим людям помочь, а не чтобы сопли размазывать»

Как правило, люди понимают, что в стране существуют пытки. Однако у общества, в отличие от людей, которые специализируются на этой проблеме, существует искаженное представление о ситуации. Например, мы делали опрос на улицах и спрашивали: «А знаете ли Вы, что бьют в полиции?». Девять из десяти респондентов отвечали: «Да, конечно». Для людей фраза «побили в полиции» не является синонимом слова «пытка». Пытка — это что-то ужасное, как Самсон, раздирающий пасть льва. А если «побили в полиции», то «может за дело?» Вопрос стоит в формулировке.

В офисе Комитета по предотвращению пыток

В 2007 году мы делали исследование, и я не думаю, что ситуация кардинально изменилась с тех пор. Работа проведена в 14 регионах, старались охватить всю Россию, в исследовании было много вопросов. Вывод: примерно 21% из респондентов хотя бы раз в жизни столкнулись с немотивированной и незаконной агрессией со стороны представителей власти. В большинстве своем это были сотрудники милиции.

Я не наблюдаю уменьшения количества случаев применения пыток, но, если честно, наблюдаю, что пытки становятся менее жестокими. Десять лет назад у нас был определенный процент заявителей, ставших инвалидами в результате применения к ним насилия. То, что с ними делали, это просто кошмар.

Заявители приходят волнами: выйдет сюжет в СМИ, и люди идут. Или мы проведем открытую публичную лекцию, или адвокат на каком-нибудь собрании людей расскажет про Комитет, и это спровоцирует обращения. Бывает по-разному, могу только сказать, что их не становится меньше.

У нас было время, когда каждый месяц возрастало число обращавшихся, но мы не считали, что увеличивается количество случаев применения пыток. Мы расценивали это как положительную тенденцию — как увеличение количества людей, готовых защищать свои права. Сейчас такой тенденции не наблюдается, потому что, видимо, уже сформировался определенный процент людей, готовых бороться за свои права. Этот процент и обращается.

«Сейчас пытают менее жестоко, но количество смертей примерно такое же, оно не изменилось»

Реформа полиции не принесла никаких изменений. Произошел ребрендинг и больше абсолютно ничего. Мы организовывали тренинги, и получилось так, что первую половину проекта работали с тогдашней милицией, а вторую — с полицией. Разговаривали с сотрудникам, они нам поведали, что с помощью переаттестации убрали тех сотрудников, которые начальству не нравились. Больше эта реформа ни к чему не привела. Везде сообщалось, что около 20% не прошли в полицию, и теперь якобы все хорошо. На самом деле нашелся повод технично отсеять недовольных или неугодных.